Созвездие Пегаса.
Группа галактик «Квинтет Стефана».
NGC 7318A. Звездная система «Ваньша».
Планета Згоййорги.
Относительно недалекое будущее.
Особняк командира экспедиции.
– Дед, а дед, – обратился юноша, подняв на плечо восьмилитровую, пустую глиняную вазу. Свободной правой рукой он не спеша извлек из креплений в стене боевой, с гравировкой на лезвии томагавк, украшенный бисером и мехом горностая. Обратив «взгляд к небесам» и грустно вздохнув, молодой человек, привыкший слышать «наш Аполлон», прервал паузу в диалоге со внимательно наблюдавшим за ним отцом капитана Фернандеса:
– Путан Путаныч. Что ты думаешь о нем? Какова она, его лира? Сосуд или клинок, опережающий пламя?
Еще один участник беседы находился так же на «сцене», но по другую сторону большого камина. Вальтер — средних лет южанин с льняной шевелюрой, одетый словно гимнаст, прибывший на праздничное уличное шоу — готовился что-то сказать. Стоя лицом к креслу старейшего представителя земной цивилизации, он уже несколько секунд принципиально оставлял рот полуоткрытым. Выбранной позой скромняга тактично намекал не столько на собственное присутствие, сколько на то, что по правилам этикета ему должны позволить продолжить прерванную речь.
– Какой ты бываешь несносный, сын моего сына. Все в кучу. Баламут, да и только. Но отвечу.
Обладатель седин обратился к слуге:
– Вальтер, мой кабальеро, старый друг — позволь отвлечься на минуту.
«Гимнаст», насупившись, сомкнул губы.
– Итак, проказник, раз, два, три, блиц-опрос: сколько у папы с дедушкой пальцев на обеих конечностях?
Доля секунды и озадаченное лицо молодого блондина засияло улыбкой:
– Тридцать девять.
– Молодец. Правильно! А какого цвета северное сияние?
Улыбка не пропала – выпрямившись, как по команде, молодой человек отчеканил:
– Не могу знать, сеньор Альваро Гилотто Гонсалес!
– Отлично! И я не знаю. Что ж получается, знаю – не знаю, так?
– Ну.
– Не «ну», а – вот! Общий счет: один-один. Внимание! На третьем, последнем круге, безжалостный тест, впрессованный в ритмику принципа акцентной системы стихосложения: книгу, подаренную мной, читаешь?
– Да. Страницу за страницей. Мне нравится. Забавно и то, что ее нигде больше нет, кроме твоей библиотеки. Уникально для нашего времени. Факт.
– Бабушкины комментарии, рассказанные внуку про осаду города, впечатлили?
– Очень. Блокада города-миллионника. Четыре, без малого, года лишений, страданий и мучений, которые девушка со своею семьей прошла, оставшись в живых, участвуя в обороне – сражаясь с врагом в условиях отсутствия продовольствия, энергоносителей, тепла и санитарных норм.
– Верно. Тебя, милый юноша, тронул ее рассказ о том, как обеспеченные люди за деньги, драгоценности либо какие-нибудь услуги в любое время страшного противостояния могли обратиться к гражданам, помогавшим получать с секретных военных складов хлеб, а также тушеное мясо?
– Это ужасно дед, омерзительно. Я, изучив материалы, нашел подтверждение информации, что в Советском Союзе производством консервированной продукции в жестяной упаковке имели право заниматься только государственные предприятия.
– Да, внук. Да, да, и еще раз – да. Все это время в блокадном Ленинграде продавалась консервированная человечина. Многие отдавали за нее последние ценности, убеждая себя в том, что поддерживают жизнь собственных детей продукцией так называемого «неприкосновенного запаса». Продавцы, дабы снять напряженье, беззастенчиво лгали, что мясными консервами, еще с довоенных времен, руководство пополнило запасники подземных хранилищ, призванных заботиться о населении в периоды военных событий, климатических неурядиц, ну, или больших государственных праздников, – когда все гуляют и кушают, а работать не надо.
– Не смешно.
– А я и не смеюсь. Даже у нас сейчас есть такие подземелья. Психология человека проста и бесхитростна, особенно когда ему страшно. Время ничего не меняет. Так, отвлеклись мы. Дедушка начал о лире, дедушка ей и закончит. Кувшин или топор, вот в чем вопрос, правильно?